Изменения в стилитике русского языка

Цитата:

Бродский был крайне чуток к семантическим и фонетическим нюансам слов. Один пример. Мы сидим в ресторане “Гранд-отеля” в Стокгольме. Я заказал себе пиво, но ни пива, ни официанта долго не видно. “Где же мое пиво?” — сказал я раздраженно. “Замечательно! Мое пиво. Так бы русский никогда не сказал”. Русское ухо Иосифа поразило естественное чувство собственности в формулировке “мое пиво”, показавшееся ему исключительно западным.

Цитата:

И. Б.: Нет, это все гораздо проще. Ну, во-первых, язык мне колоссально нравится. Он нравится ничуть не меньше, чем русский язык. Это, может быть, парадокс, это, может быть, ужасное признание, но на самом деле это именно так. Он мне нравится хотя бы потому, что на нем написана масса совершенно замечательных вещей, больше, во всяком случае количественно, чем по-русски. Это с одной стороны. С другой стороны, это для меня язык не только, скажем, культуры, это для меня язык определенного мироощущения, то есть постольку, поскольку язык мироощущение отражает. Это мироощущение, которое мне в достаточной степени дорого. Это язык, за которым стоит дух ответственности, то есть способности смотреть в глаза действительности. Вы знаете, есть определение того, что такое здоровый человек в психиатрическом смысле этого слова — состояние смотреть в глаза фактам, не засоряя эту картину своими собственными умонастроениями и так далее. И в этом смысле английский язык — это чрезвычайно здоровый язык. Куда более здоровый, нежели русский. Когда вы пишете предложение по-русски, или даже по-французски, или по-немецки, по-итальянски, вы себя спрашиваете прежде всего, хорошо ли это звучит? По-английски первый вопрос: так ли это? правда ли это? Иными словами, разница между английским языком и другими упомянутыми языками есть разница между теннисом и шахматами. В тех языках важна комбинация, в этом важен смысл, то есть мяч немедленно отскачет вам в физиономию.
Б. Я.: Лютеранство?

И. Б.: Если угодно, да. Мне приятно, что вы упоминаете именно это соображение, это именно так.

Б. Я.: Мне кажется, что дух лютеранства очень редок именно в русской традиции. Это — дух иронии, скажем, немножко пушкинский, может быть.

И. Б.: Но нет, русский язык — это язык в принципе сложноподчиненного предложения, придаточного предложения, это язык дигрессии, то есть постоянного разворачивания содержания, язык “хотя”. Идея или мысль начинается с “хотя”. По-английски это начинается именно с первого же слова. Это трудно объяснить. Английский язык — это язык “или-или”, русский язык — это язык “хотя”. Это простые вещи, но на самом деле это все очень интересно. Когда в вашем распоряжении два этих языка, английский и русский, вы оказываетесь как бы в положении человека, сидящего если не на верхушке горы, то по крайней мере на верхушке некоего экзистенциального холма, и вы озираете оба склона. То есть вы видите обе тенденции человеческого вида. И в этом смысле это колоссально интересно, по крайней мере антропологически.