Re: Конкурс рассказа на тему "Игра"
Вот еще рассказ, в нем автору удалось многое, кроме... темы го. Здесь он подкачал. Мое мение, само собой.
*
Игра на чужой доске.
Я прибыл в Кагосиму утром пятницы.
Ультиматум контр-адмирала Джоунса был передан нарочному князя Суцивара на борту фрегата «Имперьюз» неделю назад.
Срок его выполнения истекал сегодня вечером.
Джоунс требовал миллион фунтов стерлингов откупных. Сумма должна была поступить в его распоряжение до заката солнца. Он соглашался взять деньги золотом или серебром, или британскими ассигнациями.
В случае невыполнения требований он обещал подвергнуть город бомбардировке, а впоследствии вторично предъявить ультиматум — но с претензией уже на два миллиона фунтов.
Князь передал текст ультиматума в Эдо, но как я понял, сёгун все еще не принял определенного решения.
Когда стало ясно, что миром сторонам не разойтись, любезный наш консул Горшкевич Иван Андреевич пригласил меня к себе и сказал:
— Федор Степанович. Сделайте, душа моя, старику одолжение, присмотрите там за нашими коллегами. Дров ведь наломают. А щепа, сами понимаете, далеко летит... Пехоту морскую высадят, выпихивай их потом. А мы только торговые концессии расширили. Переговоры по статусу Сахалина на носу. Поезжайте, присмотрите. И держите меня в курсе, голубчик.
Моему инструктажу он уделил немало времени — Большая Игра требует чуткости. И деликатности.
Консульство в Нагасаки я покинул часа через два после того, как мне выправили подорожную. Заехал домой попрощаться с Окими.
. — Вы уезжаете надолго? — Она следила, как я укладываю в саквояж с бумагами свой американский револьвер и положенный к нему снаряд. Лицо ее казалось непроницаемым, как всегда, когда она была не в духе.
— Я постараюсь скоро вернуться, Окими. И надеюсь больше не огорчать тебя.
— Вы не должны беспокоится, извините, — девушка потупила глаза — мне знакомо было это узаконенное притворство. — Я ничего не понимаю в вашей службе.
— Это не надолго. Я вернусь через пару дней.
Она поклонилась в ответ, и так и не дала себя поцеловать. Обиделась.
У входа в дом уже ждал Кицуро, разбитной малый, помощник приказчика в торговом доме отца Окими. Тоже из обедневших самураев, подавшихся в город от провинциальной бескормицы. Был он при мечах, штаны-хатама по-походному подвязаны, на голове соломенная шляпа. Поклонился.
— Добрый день, господин Увара-сан.
— И тебе добрый день, Кицуро.
Давно ли я переписывался с Окими иероглифами, давно ли почти ничего не мог сказать? Времени-то прошло....
— Ну, с Богом.
— Сюда, господин.
До Сикухиры, местечка под Кагосимой, добрались на лодке. Переночевали в гостинице на тракте Токайдо, одной из тех, что удостоены чести быть запечатленными в серии картин Хиросиге «Сто видов Токайдо».
Самюэль Непир был найден мертвым в предместье Кагосимы две недели тому назад. Флот контр-адмирала Джоунса объявился у берегов Японии через несколько дней после обнаружения этого прискорбного обстоятельства.
Так как администрация города в лице князя Суцивару зачинщиков выдать не смогла, контр-адмирал ознакомил князя с принципами европейского правосудия в землях, далеких от цивилизации.
Знаем, знаем мы кто такой этот Самюэль Непир. Его рекогносцировки с борта «Немесис» во время Первой Опиумной, и прочие заслуги плаща и кинжала, кому интересно было, давно стали известны. Тем страннее выглядит использование его кончины как повода для демонстрации мощи британской короны. Удачное совпадение? Что делал в Кагосиме британский коллега? За что убит?
Вспомнились слова светлейшего князя Ивана Андреевича:
— Помните, обстановка накалена. Правительство в очень сложном положении. Джоунсу ответить ему нечем. А вы же знаете, как болезненно здесь потерять лицо. То, на какие меры может пойти правительство, чтобы навести порядок в стране, вы наверняка и сами понимаете. Будьте осторожны. Четко отделяйте себя от англичан.... Не оказаться бы нам на одной доске с Нэпиром.
Да, я знаю, на какие меры может пойти в крайности правительство бакуфу.
Двести лет назад знаменитый сегун Токугава Иэясу, в схожей ситуации, почти наглухо закрыл страну для иностранцев — и вполне однозначно решил вопрос японских католиков.
Только теперь все будет куда ужаснее, потому что великие европейские державы не потерпят подобного обхождения с собой. И поступят с Японией также, как с Китаем пару лет назад, где всуе помянутые Нэпир с Джоунсом немало отличились.
Утром, за скудным для европейца завтраком из супа мисо, Кицуро извинился за шум в гостинице ночью.
— Я ничего не слышал.
— Нас хотели выгнать. Насилу уговорил не звать стражу. Будет лучше, если за ночлег заплачу я.
— Передай хозяину мои наилучшие пожелания.
— Лучше не надо. Боюсь, он обидится. Совсем. Сейчас всем не нравятся гайдзины.
Осторожность, и еще раз осторожность, душа моя!
К полудню мы вышли на вершину горы над бухтой Касгосимы
На ярко-голубой глади бухты стояли в ряд черные, как жуки, корабли Роял Флита. Парусное вооружение убрано, но легкие дымки над трубами свидетельствуют о том, что котлы на ходу. Город, выступая из сосновых лесов на склонах, охватывает бухту полукольцом плотной застройки. Корабли Джоунса стоят на якорях почти по середине, городских кварталов. Спрятаться негде. Противопоставить нечего. У города даже форта нет, наподобие того, что построен в Симоносеки, — с толстыми стенами и европейскими пушками. Легкая добыча, не так ли, сэр Джоунс?
Мы вышли из прохладной тени сосен, и по солнцепеку начали спуск к городу, навстречу покидавшему город потоку людей.
На заставе, при въезде в город, старшина ополченцев, отведя Кицуро в сторону, долго и громко его допытывал на мой счет, видимо, не подозревая о том, что я знаю язык. Невеселые ополченцы, вооруженные копьями, стояли у рогаток, и недобро меня рассматривали.
— Я сказал ему, что у вас доля в торговле дома Тацоку, — объяснил Кицуро, когда нас пропустили. — Хотите присмотреть за имуществом тестя. Сказал ему, что вы не ингрез. Что у ро-эбису с ними война была.
— Все верно, Кицуро, большое спасибо.
Ро-эбису это мы, русские, по-японски. А война, по чести, не закончена и посейчас.
Тихая такая, невидная. Но иногда находят трупы.
И у моего тестя здесь действительно склад английской мануфактуры. Может, если время позволит, действительно заскочу.
— Еще они спросили, будем ли мы сражаться с пиратами.
Я, помолчав, ответил:
— Нужно найти гостиницу, где останавливался ингрез, и поговорить с околоточным мецуке.
Европейцев в этом городе селили в одной гостинице. Околоточного жандарма-мецуке мы нашли неподалеку, в компании квартальных ополченцев. А благодаря Кицуро, ввязавшемуся в непринужденный разговор, околоточный кое о чем проболтался.
Например, о том, что ингреза нашли в канале веселого квартала, — здешней уменьшенной копии Есивара, раздольного, разгульного местечка в Эдо, в котором обитали продажные девицы, игроки, актеры театра Но и прочее жулье. Выглядел ингерз так, словно долго бежал по камням, перелезал через живую колючую изгородь. А потом получил удар по голове, упал в канал и там захлебнулся.
То есть, почти удачно сбежал откуда-то.
Второй новостью было то, что потерялся еще один европеец. Правда, теряется он не в первый раз, и всегда находится как раз в том же самом веселом квартале. На этот раз время для этого он выбрал неудачное. И надзирающий за ним шпион с ног уже сбился...
В общем, после таких новостей я в ближайшем переулке переложил револьвер в нагрудный карман. Ближе к телу.
— Куда теперь, Увара-сан?
— В веселый квартал, друг мой.
— Так я и подумал. Нам туда. — Он пошел впереди. — Я надеюсь, нас там не убьют. Оюки-тян очень огорчится, из-за того, что мы умерли в таком месте.
— Значит, будем живы.
Наше консульство прибыло в Японию через год после окончания Крымской войны. Мой отец, получивший под Балаклавой пулю из «Энфилда» в грудь, умер уже дома от туберкулеза почти через год после моего отбытия на Восток. Семья, сестры остались на деде. Весть эта достигла нас уже в Пекине. В Нагасаки почти первым человеком, с которым я познакомился, была Окими — и она была первым человеком, оживившим мое грустное существование...
Вот будет действительно неловко, если она узнает, что меня убили в веселом квартале!
Впрочем, неприятностей такого рода мы с Кицуро искали совсем не долго. Думаю, даже это они сами нас нашли.
Человек, появившийся из бокового переулка, перекрыл нам путь. Был он, наверное, самым здоровенным японцем из тех, кого я видел. Серое кимоно его было разлиновано тонкими вертикальными полосками. На плече лежала немалая дубина из железного дерева, да еще в металлических кольцах с шипами.
Одним ударом этой дубинки он сломает мне руку, в локте — как только я полезу за револьвером. И что потом? Есть слабая надежда на меч Кицуро — но я сильно сомневаюсь, что он хорошо с ним управляется...
Оглянувшись, я увидел сзади еще двоих, вооруженных толстыми посохами. Кицуро вынул меч, и теперь вертел головой, не зная, откуда ждать нападения.
Здоровяк с дубиной сказал что-то быстрое на непонятном мне диалекте. Но Кицуро его отлично понял.
— Он говорит, что они люди Дзирото Симидзу.
Даже так. Разбойнички. Да, не дай бог в России такие когда заведутся — не выведешь. Чем же это «Большого господина Токайдо» заинтересовала моя скромная персона?
— Что им нужно?
— Что бы мы вели себя спокойно и не бегали. На крыше мушкетеры. Их там трое.
— Вот как...
— Сейчас придет их главный. Он хочет поговорить.
Из-за здоровяков появился человек, в руках его была удивительно длинная трубка. На такой, как на палке, можно дорожную котомку носить. Он же ее курил.
Одежда его была обычной светской одеждой горожанина крестьянского происхождения. Он коротко глянул на Кицуро и сказал:
— Меч-то спрячь, воин.
— Убери меч, Киуцро. — Подтвердил я.
Курильщик дождался, пока мой слуга уберет меч в ножны, и коротко поклонился:
— Меня зовут Мастер Сюсаку. Людям этим плачено не делать вам вреда, если пойдете волей.
— Мы заложники?
— Там видно будет.
В привранном доме большой усадьбы, куда Кицуро не пустили, нас дожидался, оказывается, еще один европеец. Выглядел он несколько помято, видимо, после бессонной ночи.
— Приветствую. Алоис Лентце. Инженер. — Сказал он по английский. — Австрийский подданный.
— Приятно познакомится, Федор Уваров, чиновник русского консульства в Нагасаки.
— А, чиновник...
— Именно, милостивый государь. А вы не родственник того Лентце, который сейчас работает на стройке канала в Египте?
— Это мой двоюродный дядя. А вас сюда как занесло?
— Гм. Я тут по коммерческой линии, — я спокойно посмотрел на собеседника — если он и трусил, то довольно удачно скрывал свой страх.
— Ах, по коммерческой... Ну, раз так, то располагайтесь тогда поудобнее, господин коммерсант. Хозяева наши строги, но незлобивы. Пытать пока не пробовали.
— Ну, я думаю, до этого не дойдет.
— Ваши слова да Богу в уши.
Дай Бог, дай Бог.
Вошел дворецкий или мажордом, представился Инсэки, предложил любезным господам пройти в сад.
— У заложников нет выбора, не так ли? — Лентце был сама язвительность.
— Уважаемый господин шутит. Вы гости хозяина этого дома.
— Ах, ну коли гости. Тогда да, пройдем, пожалуй.
Почти тропический сад был огорожен кустарниковой, живой изгородью. Очень живой — и очень колючей. Так, так...
Деревянный дом, построенный на огромной платформе из округлых булыжников, нависал над садом. Инсэки проводил нас по ступеням на террасу перед домом, а сам вошел внутрь. С докладом. — Как мило с его стороны.
Вид с террасы открывался исчерпывающий.
Внизу, у начала лестницы, скромно отирался давешний здоровяк со своей деревянной подругой.
Солнце тонуло в море. Силуэты кораблей английской эскадры плавились в алом мареве.
Видимо, мы действительно заложники...Интересно, Джоунса это остановит?
— Это сколько же стволов сейчас на нас направленно... — произнес я, оказывается, вслух.
— Знаю совершенно точно. — Лентце прищурился из-под ладони, глядя в бухту против солнца.
— Серьезно?
— Я же инженер. Я за эти дни их все опознал. Могу ввести в курс, сударь, ежели желаете, конечно.
— Будьте любезны.
— Водоизмещением вас утруждать не буду, как и силами паровых машин, но по стволам извольте, — правда, без калибров:
— Вон, в середине, винтовой фрегат второго ранга с вымпелом контр-адмирала. «Имперьюз», пятьдесят одно орудие на борту.
— Рядом колесный фрегат «Ретрибьюшен», двадцать восемь орудий.
— А тот коровет второго ранга — «Перл», двадцать одно орудие.
— Коровет второго ранга «Хайфлаер», двадцать одно орудие.
— Вот парусный фрегат «Кэмбрион», шестнадцать орудий. Единственный без паровой машины.
— Посыльное судно «Роубак», шесть орудий.
— Большая канонерская лодка «Рингдав», четыре орудия.
— А та мелочевка — все малые канонерские лодки: «Бастард», «Опоссум», «Янус», по одному орудию.
— А этот пароход? — показал я.
— Контрактный транспорт для перевозки войск «Купер». Может взять на борт до двух батальонов морской пехоты. Итого, сударь, сто пятьдесят стволов. Более чем достаточно, чтобы покончить и с городом, и с нами.
Сильно. Память просто нечеловеческая, — тевтонский, мрачный гений.
— Вы наблюдательны герр Лентце.
— К вашим услугам...
Из зала появился Инсэки и с поклоном произнес:
— Господа, порошу.
И мы покинули залитый малиновым полумраком сад.
Стропила зала под потолком терялись в вечернем сумраке. Взявший нас в плен Мастер Сюсаку, сидел перед пустой доской для игры в го и отрешенно курил свою трубку. Инсэки полнился ширме отделившей темную часть зала, от освещенной круглыми бумажными фонарями.
— Господа Увара-сан и Ренци-сан.
Потом, повинуясь невидимому господину, усадил нас на татами перед доской для го, напротив Сюсаку.
Сюсаку безразлично озирал нас пуская тонкие струйки дыма.
Вошли давешние разбойнички, поклонившись ширме сели на пятки у входа.
Лентце явно был не в своей тарелке.
— Желаете сыграть, господа? — Наклонился к нам Инсэки.
— Я не играю. — Лентце было жарко.
— Увара-сан?
— Я не силен в вэйки.
— Мастер Сюсаку предлагает играть в игру, в которой вы наверняка сильны.
Инсэки встал на колени. Поставил передо мной, оббитый сафьяном ящичек. В нем оказался набор белых шахматных фигур, занятно реалистично выполненных в духе легенд о рыцарях Круглого стола.
— Тут только белые.
— Мастер Сюсаку полагает что для игры с ним вам этого должно хватить. Мастер предлагает вам играть с ним в шахматы, которые вам знакомы, а он будет играть с вами в го.
— Господи. Вы хотите, что бы я сыграл в шахматы на доске для го?
— Мастер Сюсаку не прочь получить такой опыт. Каждый пусть играет по своим правилам.
Сюсаку выпустил из своей трубки клуб дыма и что-то произнес. Инсэки передал:
— Мастер говорит, что он может играть на клетках, а не на линиях. Но при условии, что он использует оба комплекта камней.
— А это возможно?
— Я играю в шахматы. — Напряженно произнес Лентце. — Но я не знаю этой игры.
— Мастер Сюсаку говорит, что это возможно.
Я играл как-то в го с отцом Окими. Играл достаточно, что бы понимать, насколько это может быть нелегко. В шахматы-то я играю скверно. Не удается считать дальше, чем на три-четыре шага. В консульстве наш лучший шахматист «барон Остейзкий» Саша Игвальд играл со мной лишь раз. С прибаутками он разносил мои позиции, до того момента, как светлейший Иван Андреевич, добрая душа, проходя мимо, не посетовал о шатком положении моего противника. После это Саша, посмурнел, осунулся, а я по наитию провел ладью через его оголенный в дебюте фланг. После чего он, почему-то, сдался...
Покосившись на скрывающую кого-то ширму, я начал расставлять белых рыцарей по доске-гобану.
Кто-то сидит там и наблюдает за нами сквозь полупрозрачную расписную бумагу... Что ж, поиграем, поиграем...
Сдвоенный строй белых фигур на огромной, девятнадцать на девятнадцать клеток, доске выглядел скудно.
Интересно, на что похоже то, во что мы собрались играть?
Мастер Сюсаку, сдержанно улыбаясь, наблюдал за мной. Он снял крышку чашки с черными, из сланца, камнями для го. Пальцы его удобно и привычно оперлись на чашу в ожидании моего хода.
— Фору? — любезно и внятно поинтересовался он.
Разбойнички у дверей, не чинясь, расхохотались.
— Думаете, она мне понадобится? — Я глядел в темные глаза Сюсаку.
— Я уже имел возможность поиграть в подобную игру, многоуважаемый Увара-сан.
— И давно?
— Чуть больше недели назад. — Любезно ответил Сюсаку, не отводя глаз. Разбойнички у стен зловеще помалкивали.
От черт. Неужели Нэпир доигрался именно этой комнате?
— Так фору? — Повторил Сюскау?
Я взял фору в один ход. И мы начали.
Я начал.
Начал я банально. На обычной шахматной доске ход бы назывался Е2-Е4, ход королевской пешки. Строительство стратегической оси дебюта. Но на девятнадцатиклеточной доске это выглядело... мягко говоря, незначительно. Пользуясь форой, я вывел вперед так же ферзевого коня.
Мастер Сюсаку выложил первый черный камень...
— В чем суть? — Ленце напряженно следил за нашими руками. — Расскажите?
— В го суть победы в захвате территории. Камни ставятся один раз и больше не передвигаются. По идее, его противник должен играть белыми камнями так же. Но я играю белыми шахматными фигурами. Это значит, я подвижен, и в этом мое преимущество...
— Вы можете снимать его камни с поля?
— Видимо да. Мастер Сюсаку? Я могу снимать ваши камни? Так как это делается в шахматах? — спросил я на японском.
— Конечно, можете, Увара-сан.
— А вы мои?
— Так, как это делается в го.
— Спасибо. Да, могу герр Лентце, — перевел я. — И он может снимать мои фигуры.
— Как в шахматах?
— Нет, скоро увидите.
— В любом случае если вы активны, вы побеждаете, убежденно заявил Лентце.
— У меня восемь пешек и восемь фигур. — Я проговаривал это скорее даже не для собеседника — а для себя. — А у него для игры сто восемьдесят камней. То есть, триста шестьдесят.
Лентце замолчал и задумался.
Я двигал фигуры. Сюсаку выкладывал узоры камней в дальней от моей армии половине доски. Так я очень долго до него не дойду. А когда дойду, все клетки там будут заняты черными камнями. На проходные пешки остается мало надежды. Нужно выводить ладьи...
Я ввел в бой ладьи и начал сносить все, что успел понаставить, на доске Сюсаку. При этом я потерял первого коня. Банально зевнул, бездумно поставив его в открытый «глаз», в глубине строя камней. Сюсаку его закрыл и моя фигура, оказалась окружена, черными камнями со всех сторон. Сюсаку, тонко улыбнувшись, указал на нее кончиком трубки.
— Ваша лошадь убита. — Передал мне Инсэки.
— Да, конечно... — пробормотал я. Правила го. Камень, перекрытый противником со всех сторон, берется в плен.
Инсэки снял коня с доски.
Лентце порывался мне что-то сказать, но Сюсаку тихонько погрозил ему трубкой и Лентце промолчал.
— У вас покраснели уши. — Произнес Сюсаку, чем развеселил всех присутствующих японцев. Очень мило. А я даже не понимаю, что надо мной тонко иронизируют...
Сюсаку не спешил окружать мои пешки, они двигались слишком медленно по огромной доске и скорее мешали развернуться моим же дальнобойным ладьям. Прячась за ними, Сюсаку строил фортификации «открытых глаз», ожидающих моего промаха. Каждый его ход добавлял по камню в позиции Сюсаку. Но не каждый мой ход снимал камень с доски. Фигуры разбрелись по доске не пытаясь защищать друг друга, но стараясь расчисть поле.
После того, как я зевнул черного слона, Сюсаку начал ставить свои камни позади моего строя.
Двух ладьей явно не достаточно для расчистки поля. Но у меня есть ферзь!
За шесть ходов я снял ферзем три камня у себя в тылу, получив в ответ шесть камней на флангах.
Сюсаку сменил трубку.
Мы играли уже больше часа.
— Желаете проветриться? — предложил Сюсаку.
— Нет, зачем же, мне интересно.
— Как пожелаете.
После того, как одна из моих пешек вломилась в его строй и за три хода прошла его наискосок, Сюсаку начал выставлять белые раковины второго комплекта. Горка черных камней с моей стороны осыпалась.
Я опасался вводить ладьи глубоко в строй камней, понимая, что Сюсаку закроет их там. Мой последний конь уже не мог перепрыгнуть в его тыл, чтобы поддержать ту проходную пешку, которую Сюсаку между делом запер единственным камнем.
Я снял уже много его камней. Но мои выточенные из желтоватой слоновой кости воины разрозненным строем вязли в черно-белой заразе.
А потом, спасая ферзя, я проглядел момент, как Сюсаку закрыл раковиной длинную извилистую цепь своего строя с моим королем в середине.
Я почувствовал себя так, как будто получил удар кулаком по голове изнутри.
— Помнится мне, это называется матом. — Произнес Сюсаку.
— Вы совершенно правы мастер, — уныло ответил я.
— Благодарю вас, господа, за поучительное зрелище. — Произнес, нет, пропел по английский, голос из-за расписанной Хиросиге ширмы. — Я предпочитаю го шахматам за свободу этой игры. В шахматной партии два королевства с закованными в латы рыцарями сражаются в открытом бою, лицом к лицу. Рыцари го, ловкие и стремительные, ставят друг другу ловушки, а победу обеспечивают дерзкая отвага и воображение. Это слова моего любимого китайца Шань Са.
Две служанки, повинуясь невидному приказу, подбежали, сложили ширму, принесли желтые светильники.
Лентце открыл рот. Потом закрыл.
Все японцы в комнате, включая мастера Сюсаку, кланялись.
В пору и мне раскрыть рот. Никогда не видел в яви киотского аристократа. Придворного самого микадо, из закрытого для иностранцев города Киото.
Алая сочная хризантема на его веере трепетала. Маска театра Кабуки на лице, мягкие жесты, нежный голос, тонкие руки, ослепительное кимоно с незнакомым гербом.
— Приветствую, и простите, незнаком с вашим именем. — Поклонившись, извинился я.
— «Но Киото» будет достаточно.
Насколько я понял, это не имя и не название рода.
— Вам понравилась игра? — спросила маска
— Да ваша милость, как вы заметили, очень поучительно.
— Что ж, смертному не всегда хватает сил на учебу. Некоторые бегут от знания, как от смерти. — он улыбнулся. — Это цитата из пьесы. — Улыбка истаяла. — Что думает ваше правительство о настоящем положении дел?
Так. Большая Игра требует чуткости. И деликатности.
— Кризис сложился так неожиданно, ваша милость.
— Полноте, Уваров. Кризис назревает все последние десять лет. С тех самых пор, как варвар Перри смог силой принудить сегуна к открытию страны, точнее, к торговле на американских условиях. И всего два года прошло с тех пор, как Европа покончила с Китаем. И вот Британский флот угрожает нам.
— Дело всегда возможно решить полюбовно.
— Возьметесь посредничать? — Это был риторический вопрос.
Требования, перечисленные в ультиматуме сэра Джоунса, невыполнимы и по ряду иных причин, корме той, что казна безнадежно пуста. Самая главная в том, что требования изначально формулировались как невыполнимые. Но Киото взмахнул веером.
— Если бы влияние вашего сюзерена на принятие решений в Эдо можно было использовать... — Начал я, но меня прервали:
— То ничего бы не изменилось.
— Возможно же выдать зачинщиков.
— Это можно было бы сделать, если бы они были. Хотя сомневаюсь, что это бы помогло. Но кто ударил Нэпира по голове и был ли этот кто-то вообще, узнать теперь невозможно. Этот дом он покинул вполне живым и здоровым. Наше предложение контр-адмиралу Джоунсу было найдено на его теле и хорошо, что до того, как попало в руки полиции военного правительства.
— Вы отпустили Нэпира живым?
— Конечно же. Спросите, зачем мы вообще его задержали? Человеку с его репутацией трудно быть не заподозренным в шпионаже, к тому же его поймали за руку, за подкупом лоцманов бухты. А вы как полагаете, что тут делает флот контр-адмирала?
Чуткость и деликатность...
— Не смею даже предполагать.
— Один из прошлых сёгунов обращался к голландцам за помощью в подавлении восстания крестьян, на острове Амакуса. Это не так далеко отсюда.
— Вы полагаете, сёгун ощущает свое положение настолько шатким?
— Если бы оно было иным, Джоунс не стоял бы сейчас спокойно в бухте, ожидая результатов своей скромной коммерции. Правлению сёгунов подходят последние годы. Все, кто склонен задумываться о будущем и врагах, что грозят стране, люди Мэйдзи, помнят, что у нас есть настоящий император — Микадо. И хотя мой кузен еще молод, это его состояние продлится не так долго.
Заговор и измена. Как рискованно. Как важно.
— Мне нужно, сэр Уваров, чтобы вы передали Джоунсу наш отказ и наши угрозы. Пусть он что угодно думает о сёгуне, но мы можем куда больше, чем Джоунс воображает. К сожалению, Нэпир не дошел до адмирала. Думаю, вы с этим справитесь лучше.
Но Киото взмахнул веером, и служанки раздвинули ширму, скрыв его от всех остальных, включая меня.
Я, как и все, кланялся, когда услышал:
— Вы свободны.
Мастер Сюсаку проводил нас на улицу. Перед уходом он поклонился, и произнес: — Счет нашей партии — сто к десяти.
Я некоторое время соображал, что он имел ввиду. Потом понял.
— Спасибо Мастер Сюсаку.
Потом собрался с духом и тихо, неслышно спросил:
— Что вы здесь делаете, мастер?
Он отлично меня понял.
— Я творю будущее.
— Откуда вам знать...вы точно не ошибаетесь?
— Я знаю, совершенно точно. — Ответил он мне.
— Но откуда?
— Как вы думаете, почему мы играли здесь на этом холме? В этом храме? Это не простое место. И я думаю вы никогда не найдете такого придворного с именем, «Но Киото» или без оного. Ведь кузен нашего маленького императора, так и не родился.
Он повернулся и ушел. Оставив меня в недоумении
Рядом с входом, в тени платана, нас ожидал Кицуро. Плечи сгорблены, речь тиха.
— Простите, Увара-сан...
Я, помолчав, сказал ему:
— Пошли уж...
Лентце на ходу потер виски и раздраженно бросил:
— Все, я точно покидаю эту страну. Надоела.
— Всецело готов вам помочь в этом благом начинании.
— А вы шутник, Уваров. Я, признаться, вообще не понял, что нам хотели сказать всей этой игрой и всеми этими театральными страстями. Загадочные люди. А вы поняли? Кто из вас выиграл-то?
— Просто и не расскажешь. По правилам шахмат выиграл Сюсаку. А по правилам го — я.
— О боже! Уеду не колеблясь.
Может и хорошо, что ты ничего не понимаешь. А я вот многое понял из этой разыгранной для нас сцены. Во-первых, я знаю кто такой Мейдзин Сюсаку. И я знаю насколько близко к сёгуну находится тот, кто занимает пост чемпиона го. Из этого следует, что действия Но Киото отнюдь не дешевая жалкая фронда, а представление серьезных сил, намеренных проявится в необходимый момент. Намек. Иллюстрация серьезности намерений. Важно, очень важно.
И в душе что-то сдвинулось, отпустило. Будет ужасно и кроваво, но я остаюсь здесь, и Окими остается со мной...
Через десять минут мы наткнулись на околоточный патруль, который как раз разыскивал Лентце.
— Ренци-сама! Вы нашлись! — Бедняга надзиратель был просто в восторге.
Они и проводили нас на набережную. В двух кабельтовых на безупречном зеркале бухты с отражением луны, покоились черные силуэты кораблей.
— Где бы мне найти лодку? — озадачено окинул взором пустынный берег Лентце.
— Мог бы вам помочь. Но если вы уже нас покидаете, не могли бы передать на борт «Имперьюз» это послание, сударь?
Лентце хитро прищурился:
— А что ж вы сами-то этого не сделаете, господин чиновник?
— Полагаю, что на тех кораблях меня не встретят с пониманием. А мне еще нужно отчитаться перед консулом.
— Думаю, это меня совершенно не затруднит.
— Кицуро, найми лодку для господина Лентце.
Пока Кицуро договаривался с ополченцами, угнавшими все лодки в канал, я передал Лентце пакет от Но Киото для контр-адмирала, белый платок что бы было чем махать приближаясь к военным кораблям и адрес нашего атташе в Ганновере.
— Обращайтесь, если возникнут затруднения.
— Не думаю. — Усмехнулся Лентце
— Ну что ж, сударь, вам видней. Вам пора отплывать, контр-адмирал полагаю, встретит вас радушно.
— А какова была та дама. — Вздохнул Лентце — И как умна.
— Какая дама? — не подумав, переспросил я.
Лентце несколько оторопело посмотрел на меня. Что бы не шокировать его совсем, мне осталось только молчать, все время пока он отплывал.
Наблюдательный вы наш...
Через час мы с Кицуро сушей покинули Касгосиму.
Он все оглядывался. Оглядывался до тех пор, пока город не скрылся за темной, лесистой горой...
Я подумал о том, как все изменят ближайшие события. Я не хотел бы однажды делать такой выбор, который достался мастеру Сюсаку. Или верен — и все, кого ты кого ты знаешь, не имеют будущего, или... Делаешь то, за что тебе никогда не воздадут добром. Лично знаю господ, что от такого выбора уклонятся, пустят лучше пулю себе в лоб. Или вскроют живот...
С рассветом из-за гор, с моря, начал глухо доносится гул канонады, — заговорили пушки английского флота.
Ночью алое зарево пожара над городом за горой было видно за двадцать верст.
Мастер Сюсаку, насколько мне известно, с тех пор считается мертвым.
